Хочется безумно жизнью наслаждаться.
Такое признание сделал писатель Александр Куприн на заре туманной юности и пронёс это стремление через всю жизнь. Исполнилось 155 лет со дня рождения «русского Мопассана».
Танцевал и пел
С военной карьерой у Куприна не сложилось, и, выйдя в отставку, он зарабатывал на жизнь чем придётся, испробовав к 30 годам множество ипостасей. Каждое новое занятие увлекало ненадолго, но давало опыт и впечатления. Они просились на бумагу, однако в газетах ему пришлось довольствоваться работой, которую сам Александр Иванович метко назвал «пожарный строчила».
Репортёр, мечтающий стать писателем, остро нуждался в литературном крёстном. Им мог стать только Чехов. Первое знакомство было мимолётным, но Антон Павлович, добрая душа, пригласил бойкого крепыша в гости.
На Пасху 1901 года Куприн отправился навстречу судьбе. С палубы парохода открывались захватывающие воображение картины: «Мохнатый мыс Айя, кудрявый Ласпи, Форос с византийской церковью, белый, словно выточенный из сахара Дюльбер».
Маэстро, узнав, что молодой коллега ютится «на краюшке чужого гнезда», решил проблему быстро и деликатно: «Приходите с утра и занимайте комнату рядом со столовой. Будем писать – вы внизу, я наверху. И обедать будете у меня».
В доме Чехова родился рассказ «В цирке». «Когда я придумал его, от радости руки похолодели, – признаётся автор. – Я танцевал по комнате и пел: «Пишу, пишу, пишу!»
С той поры специфическая тема цирка нашла многогранное отражение на крымских страницах жизни и творчества «жадного искателя впечатлений».
Кульбиты любви
Куприн быстро освоился в ялтинском бомонде и стал заглядываться не только на собратьев по перу, но и на сопровождавших их дам. Особое внимание разбитной малый уделял Людмиле, дочери врача и писателя Сергея Елпатьевского, в доме которого нашёл приют. «Мы украдкой рассматривали друг друга в стенном зеркале, – вспоминала баронесса Врангель на склоне лет. – В нём отражались тёмные горы Уч-Коша, а на подзеркальнике в бокале стояли подснежники».
Было что вспомнить и Александру Ивановичу. «Помните, как смешно и печально окончился наш роман? – пишет он Лёде. – Мы спускались с Дарсановского холма в ослепительно яркий день. На самом крутом месте и на самом критическом месте разговора случилась катастрофа. Я уже прижал левую руку к сердцу, а правую был готов простереть ввысь, как вдруг споткнулся, упал поперёк густопыльной дороги и покатился по ней, подобно кеглю. Поднялся, белый как мельник, и на этом фоне – пунцовое от стыда лицо. Вероятно, вы намеревались сделать вид, что не знакомы с экстравагантным мужчиной, вздумавшим кувыркаться среди бела дня на улице модного курорта. Но природная доброта взяла верх, и вы не только не бросили меня в моём идиотском положении, но даже милостиво помогли мне привести себя в сравнительно божеский вид».
В «отшельнической пустыньке»
Ялтинские знакомства в одночасье изменили жизнь беллетриста. Он решил остепениться: перебрался в столичный Санкт-Петербург, начал сотрудничать с толстыми журналами, а главное – выгодно и по любви женился. Его супруга Мария Давыдова была владелицей и редактором одного из таких общественно-политических изданий.
Как положено приличным людям, семейство Давыдовых имело дачу в Мисхоре. Из окон добротного двухэтажного особнячка открывались виды на море и на гору Ай-Петри. Куприн назвал дом «отшельнической пустынькой»: никто и ничто не должно было отвлекать писателя от творчества. Однако в комнатах так крепко и добро пахло морем, что хозяин, просыпаясь, «нередко начинал смеяться от бессознательного, расцветавшего в нём восторга».
Одну из комнат обустроили под кабинет. Владелец распорядился расположить в центре письменный стол и стул, перед ними повесил большое зеркало, а специально для супруги поставил у окна большое уютное кресло. Марию Карловну он боготворил и буквально носил на руках. Сохранилась фотография, где Александр, как заправский циркач, уверенно и легко одной рукой держит супругу на могучем плече.
Весь день заколодило
Впрочем, настоящему цирку в «отшельнической пустыньке» тоже нашлось место.
Любитель окунуться в жизнь, Куприн привечал всех, кто казался ему интересным. Как-то в Мисхоре появились бродячие артисты: старик-шарманщик, юный акробат Серёжа и их верный спутник – дрессированный пудель Арто. Похвалив немудрёное представление, Александр Иванович щедро расплатился и пригласил отобедать. Завязался разговор о житье-бытье. Собеседники охотно и интересно рассказывали о своей работе, делились приключениями, в которые случалось попадать.
«Вот намедни барынька, соседка ваша, потребовала, чтобы мы пуделя продали для её сыночка. Но как же нам можно остаться без Артошки-то?! Он же нам – как родной. Правда, Арто?» Стриженый подо льва белый красавец что-то рявкнул, увлечённый косточкой.
Распрощавшись с артистами, Куприн немедля отправился в кабинет, и вскоре Мария с восторгом слушала рассказ «Белый пудель». Единственное, что её обеспокоило, – в произведении ясно фигурировали соседи: «Дача «Дружба», посторонним лицам вход строго воспрещается», – прочитал Сергей надпись, искусно выбитую на воротах».
– Ничего, – усмехнулся автор. – Пусть знают!
С первого взгляда
Зелёный змий, с которым Куприн подружился ещё в юности, всё чаще, к сожалению, брал верх. Устав от пьяных дебошей, Мария с дочерью укатили на край земли – в Балаклаву. Оставшись без зрителей, глава семьи быстро одумался и помчался мириться. «Мы не объяснялись и не упрекали друг друга, а только плакали», – вспоминала Мария.
Балаклава предстала перед Александром во всей красе, и романтик с головой окунулся в новую для него жизнь, которую олицетворяли местные рыбаки. Писатель хотел быть вровень с ними, и потому попросил принять его в артель. Пройдя испытания, выходил в море, ставил и тянул сеть, разгружал баркас. А на следующий день, намазав зелёнкой ободранные пальцы, с тем же азартом принимался за творческую работу. Отправились в столицу «смелые и буйные», взывающие к офицерской чести главы «Поединка», вызревал замысел «Суламифи», кристаллизовались слова «Листригонов».
Но и здесь цирковая натура Куприна проявлялась во всей красе. Он выступает в роли «укротителя» трёхпудовой камбалы, чем сразил наповал коллегу – писателя Дмитрия Мамина-Сибиряка, заядлого рыболова. Пополнили копилку впечатлений и «фокусы», которые вытворял перед отдыхающими неутомимый трикстер – Сашка Комиссионер. Разноцветье балаклавской жизни ярко отразилось в «Листригонах» – великолепном образце крымской лирической прозы.
Политическая клоунада
Осенью 1905 года городские власти предложили Куприну стать постоянным жителем Балаклавы. Большой участок земли продавался на очень выгодных условиях. Правда территория – неудобье, скальный склон. Но зато какой вид на крепостные башни и бухту!
Оформив документы, новоявленный землевладелец приступил к воплощению мечты. Начал возводить подпорные стены, завозить землю, закупать саженцы.
Между тем над страной вовсю сгущались грозовые революционные тучи. В Севастополе они разразились бунтом на крейсере «Очаков». Писатель публично выразил сочувствие повстанцам, чем вызвал ярость командующего флотом, и он распорядился в 24 часа выслать автора очерка из пределов градоначальства.
Но и здесь Куприн, пребывая в ореоле политического мученичества, остался верен себе. О причинах его изгнания из любимой Балаклавы у пишущей братии родилась чудесная байка. Якобы Александр Иванович, находясь в печали и сильном подпитии, отправил царю телеграмму: «Балаклава объявляет себя демократической рыбацкой республикой тчк президент Куприн». Николай Александрович проявил себя как тонко понимающий человек. Ответ пришёл немедля: «Когда пьёте зпт милостивый государь зпт хорошо закусывать надобно».
Иван КОВАЛЕНКО, крымовед.
